Из песни Гесслера, слова не выкинешь…

Если припомнить атмосферу конца 60-х начала 70-х годов, которая в СССР складывалась в жанре шансона, то это было время талантливого любительства.

Естественно, на эстраду эти люди не могли выйти по причинам чисто идеологическим, к тому же шансон, как искусство сценическое не существовало в стране, в отличие от привечаемого французского - «песен рабочих кварталов». К тому же счастливых обладателей катушечных магнитофонов тогда было не много. Чуть позже, к середине 70-х, тиражирование «Яузой» позволило Окуджаве, Визбору, Галичу, а затем и Высоцкому найти свои аудитории, а тогда исполнители пели по квартирам и клубикам, если было знакомство с зав. клубом: ни «авторской песни», ни аббревиатуры КСП не существовало. Предоставлять сцену неизвестным людям, выступающим в нераспространенном жанре, было трудно.

Поэтическая бардовская линия Ю. Кима, В. Луферова, Александра Седова, Феликса Иванова, А. Мирзояна выделяла Алексея Гесслера. Его высокий рост, длинные усы, нервные интонации придавали исполнению ту подлинность, на которой держится смысл шансона. Естественная теплота человеческого голоса, естественные интонации, точные искренние обертоны выделяли фактуру исполнения Гесслера. Индивидуальность, открывающаяся  естественным способом – исполнением  песни.

Нас в то время с Алексеем  и Ф. Ивановым и Сашей Седовым интересовала выразительность как искусство, как эстетика. Поиск шёл не только в области звуков, обертонов, но и в плоскости движения, жеста. Однако, искалась не только выразительность, но и то, что за ней стоит. Некая звуковая сутевая субстанция, мелос.

Важен был не только знак выразительности, но и что исполнитель представляет собой как  человек, его индивидуальность, его субъективная ценность.

Искалась гармония синтеза музыки, слова, движения  навеянная Пекинской музыкальной Драмой. Как притягательна была эта идея: создать театр песни по принципу французского зала «Олимпия» или того, что создала Е. Камбурова в 2000 году. Алексей Гесслер тогда работал в клубе «Красный текстильщик», где был ещё филиал «Иллюзиона». Туда на два вечера нам удалось собрать всех тех, чьи имена были здесь перечислены.

Гесслер исполнил тогда: «Я любил бы тебя…» на стихи Ефима Друца и «Раду».

Рада, Радонька моя, Златорада!
Заметались золотые птицы…
Ты не плачь по мне, не плачь, не надо,
Я приду ещё к тебе … Прости.

Ты живёшь в краю таком далёком,
Где в снегу стоят, понурясь клёны,
Где надолго застывают слёзы
На глазах твоих больших зелёных.

Он пытался искать особые приёмы интонирования текста, и мы с ним занимались в этом направлении. В то время он писал музыку к единственному моему учебному фильму…

Шансон – искусство штучное.… Исчез, впоследствии тот круг, где каждый пошёл своим путём: это отдельные истории жизни и судеб.

Поздний Гесслер, под влиянием Е. Друца, увлёкся цыганским фольклором, и наши творческие контакты с ним прекратились. Он не пошёл по пути развития своего творчества, может оттого, что не писал стихов. А может оттого, что больно его песни были «далеки от народа…». Время было «не…»

Но это не важно уже сейчас, когда его нет… Важно, что его голос и интонации, спустя 30 лет звучат у меня в ушах: «Я любил бы тебя, да река за спиной извивается медленно…». Я не помню всего текста Е. Друца, но эту строчку я не мог не написать  в стихотворении, посвященном А. Гесслеру…

«Я любил бы тебя, да река за спиной
Извивается лентою медленно, медленно»
Мы с тобой на последнем сеансе, смотрели наше кино,
Вырастали, спасаясь от детского плена.

«Ненадёжное сердце спешит от измены к измене»
И берёза весной распустит на ветке шушугу – серьгу
Помню, я  увидел в тебе перемены,
И по лестнице вниз, ты, скользя, улыбнулся спеша набегу.

Всех коснётся хоть раз, так коснулось Лопе де Вега
Легкомысленный Лёша, ты увидел её, гулявшей в зимнем саду,
Белоснежные руки и лоб, что белее альпийского снега,
И щемило сердце струною, повышая альтераций в твоём гитарном ладу.

«Я любил бы тебя…» всему и всем вопреки
Если вспомню-забуду, вдруг не вспомню, а  что  если?…
Забывается всё, как в конце забывают себя старики
Шум деревьев,  поцелуи свежих лугов, в провалах продавленных кресел.

Замирая, не стукнет Гесслера сердце последним всплеском томленья.
Полуночные звёзды чёрных небес,  тебя уж в земле стерегут
А под ветром шатаясь, гуляют громадные тени,
И уронит застывшие слёзы, берёза, шушугу – серьгу…  

<<<     ОГЛАВЛЕНИЕ     >>>